ЗАЩИТНАЯ РЕАКЦИЯ
Фэнтезийный рассказ
Когда Андрейчук приехал на место, машина уже догорела. Но даже в этом обгоревшем скомканном трупе он узнал БМВ новой марки. Как обычно, дорога была перекрыта и вокруг аварии скучилась милиция. Андрейчук вышел из машины.
— Ну, что тут у вас? — спросил он одного сержанта.
— Вы не поверите, товарищ капитан, — с энтузиазмом сказал рыжий «шкаф», — Живописец разбился!
Андрейчук подошел ближе и всмотрелся в кучку пепла, бывшую когда-то человеком, вернее — нелюдем. Знаменитый Живописец, на которого уже пять лет безрезультатно охотились почти все «органы». В «отрочестве» — маньяк и насильник, впоследствии — платный киллер. Объяснение клички было еще красноречивей (хотя и конкретней), чем сама кличка: «Живописец», — потому что пишет… писал по живому. И теперь он устроил правосудию почти то же самое, что и Коперник Святой Инквизиции — умер без суда и следствия.
То, во что превратилась иномарка, покоилось метрах в пяти от шоссе, обволакивая дерево, от которого тоже почти ничего не осталось. Страшный удар практически полностью расколол машину пополам. Однако все выглядело, как банальный несчастный случай, что, разумеется, было более чем странно. Почти невероятно, чтобы такой лихой наездник, как Живописец, не справился с управлением на абсолютно ровной, почти пустой дороге. Впрочем, чего не бывает на трассе?.. Версия о самоубийстве выглядела ничуть не лучше.
— По свидетельствам очевидцев ДТП произошло часа два назад, то есть в девять вечера, на десятом километре от города по Херсонскому шоссе, — начал зачитывать сержант то, что уже было известно. — До столкновения машина шла на скорости примерно двести — двести десять километров. То, что это именно Живописец, было установлено по его отсутствующему левому нижнему ребру, золотому медальону в виде пламени и именному «Макарову», хм, вернее тому, что от всего этого осталось. Также были найдены три обоймы патронов. Практически отсутствие тормозного следа свидетельствует, что «потерпевший», — он произнес это слово подчеркнуто саркастически, — не успел даже среагировать. После столкновения последовал взрыв бензобака.
— Да, не похоже на ублюдка, — пробормотал Андрейчук. –– Даже работа таких «ассенизаторов», как мы не понадобилась…
— Ну, теперь уж сукин сын ничего не скажет, — отозвался изучающий обломки напарник, лейтенант Тарасов. — Разве что — патологоанатому. А интересно было бы с ним побеседовать. Что вообще сюда занесло такую «знаменитость»? Да, Михалыч, похоже, и это дело на нас навесят.
Андрейчук вздохнул:
— Скорей всего. Ну, ладно, я поехал. Свистнете, когда будут результаты вскрытия.
Он сел в свою верную «копейку» и направил ее колеса обратно в город. Не неделя, а черт знает что! Какая-то череда необъяснимых, абсолютно не связанных между собой смертей. Видимо, над этим тихим городком нависло какое-то проклятье. И имя этому проклятью — президентские выборы. Для начала с асфальта соскребали известного городского информатора всех обо всех Шила, которого неизвестно каким ветром вынесло на крышу шестнадцатиэтажки и неизвестно каким ветром сдуло вниз. И никаких следов, кроме недвусмысленных намеков на пресловутый несчастный случай. Этот Шило был выгоден всем, особенно СБУ. В общем, это произошло в понедельник, когда все неприятности еще можно было списать на «тяжелый день». Однако во вторник из реки пришлось вылавливать Красновского — официального главу городского избирательного штаба Клюквы — вместе с его «мэрсом» и тремя соратниками. Опять же, неизвестно, зачем он устроил двойной обгон на мосту (и куда он так спешил?!), ну и, конечно, слишком всех обогнал. Разумеется, тоже только несчастный случай с сотней свидетелей. Среда — необъяснимое воспаление легких Главного Прокурора области с осложнениями на обоняние и зрение. Вероятнее всего — отставка. Четверг — острый приступ ишемической болезни абсолютно здорового сердца «свеженького» начальника городской налоговой. Но здесь не Москва, и он — не Ельцин. Поэтому Майкл Дебейки со своей аппаратурой не преградил начальнику путь на кладбище. Ну, и на закуску пепел неуловимого Живописца. Чертовщина какая-то! А ведь еще только четверг, точнее, почти пятница…
«Да, так о чем это я? — встряхнул головой Андрейчук. Уже слепили глаза огни ночного города и выходили на охоту все, кому «положено» охотиться (шпана, уголовники, некоторые менты…). — А, ну да. Сначала выспаться, потом — в морг, то есть, опять в морг, выслушивать результаты самого точного вида диагностики — вскрытия».
* * *
Почетная профессия патологоанатома была наиболее изматывающей летом. Ведь не всегда работающих холодильников хватало далеко не на всех, поэтому приходилось делать любимое дело в любое время дня и ночи и разделывать пострадавших, пока они еще свежие. Но, на этот раз Мозговой был особенно не доволен: поднять его среди ночи в то время, как поджаренный, пусть даже и Живописец, вполне мог подождать до утра. К тому же опять не на кого было оставить проснувшегося ребенка, у которого была сильная боязнь одиночества.
— Да, мало что от него осталось, — сказал Мозговой напарнику, стоявшему напротив у анатомического стола с обгоревшими останками. Вдруг он бросился к одному из столов у стены и вскрикнул: — Сыночка, не трогай. Не видишь, тете холодно, она спит.
Он натянул обратно покрывало на уже полураскрытый труп, — одну из тех «клиенток», о которых он без тени иронии обычно говорил: «Подписалась за Клюкву и повесилась». Потом поправил на пятилетнем Вовочке марлевый «намордник» и вернулся к столу с Живописцем.
— Пап! Папа. Тут воняет, и я есть хочу!
— Потерпи, сына. Сейчас папа закончит, мы пойдем домой и я приготовлю что-то вкусненькое. На вот, поиграйся пока.
И Мозговой сунул сынишке трубку для взятия проб костного мозга.
— Па! Папа, я писать хочу! — сказал ребенок, ковыряя трубкой кафельный пол.
Мозговой вздохнул и посмотрел на своего напарника.
— Ладно, Миш, — сказал он, — пойди, погуляй с ним пока. Я тут сам справлюсь. — И обращаясь к сыну: — Сейчас дядя Миша погуляет с тобой во дворе. Там и пописаешь. А папа скоро придет.
Напарник снял халат и подхватил ребенка на руки.
— Ну, Воха-Вовуня-Владимир Григорьевич, полетели!
Когда лучший эксперт-криминалист области остался один, он взял, наконец, в руки скальпель и пробормотал себе под нос почти ритуальные слова:
— Что ж, начнем, пожалуй, штурм главного вопроса труповеденья — что день минувший им готовил?
С этими словами Мозговой быстрым точным движением вспорол все туловище Живописца от самой шеи.
* * *
Около половины десятого Андрейчук приехал в морг. Когда он вошел в кабинет судмедэкспертов, его кивком приветствовал попивавший чаек и читавший газетку младший патологоанатом Михаил Озёренко.
— А где ж Мозговой? — поинтересовался Андрейчук.
— Пошел домой, отсыпаться. Всю ночь работал, бедняга. Да еще и Вовку опять с собой приволок. Нет, он все-таки гений, подлец. Да, вот, кстати, результаты его экспертизы.
Он протянул следователю несколько отпечатанных на машинке и скрепленных между собой листов.
–– Так, посмотрим… Стопроцентный ожог пятой степени, многочисленные повреждения внутренних органов, переломы костей, выжженные глазницы… Ага, вот! Это уже интересно: содержимое желудка. Незадолго до смерти киллер плотно поужинал устрицами в соусе и запил красным вином 32 — летней выдержки. Что ж, ниточка ухвачена.
— А, каково? — возликовал Озёренко, отбрасывая назад копну своих непокорных рыжих волос. — Надеюсь, это как-то поможет следствию.
— Я думаю, — загадочно улыбнулся Андрейчук и положил рапорт в свой «дипломат». — Остается теперь найти тот ресторан, где произошел сей исторический акт ужина, а если повезет, и того «элемента», который составлял при этом нашему клиенту компанию.
— Ну, осталась самая малость, — съязвил судмедэксперт. — Кстати, ты видел последний номер «Независимой Личности»? Возмутительные наезды на власть! Да, других и за меньшее хоронят, несмотря на гласность, а этим сам черт не страшен. Молодцы, ребята. Особенно этот, Вадим Космосс…
— Не видел, не читал, — вздохнул Андрейчук. — Пока. Ладно, поехал. Может, куплю по дороге. И передай Мозговому, что от имени всего дружного коллектива «мусоровки» я присваиваю ему Звезду Героя патологоанатомического труда.
* * *
Это был уже пятый ресторан, и если бы у Тарасова были деньги, они бы уже давно кончились. Положа ногу на ногу, и, глядя как очередной администратор перелистывает очередную регистрационную книгу, лейтенант постепенно терял надежду и терпение. Но вдруг женщина сказала:
— Ага, вот. Две порции тихоокеанских устриц под соусом и бутылка «бургундского» шестьдесят седьмого года. Двадцатый столик.
Ну, наконец-то, вздохнул Тарасов. Вслух же сказал:
— Тогда мне необходимо поговорить с официантом, который обслуживал этот столик.
Администратор нажала одну из кнопок пульта на своем столе.
— Игорь, кто вчера около восьми вечера обслуживал двадцатый столик?
— Сейчас скажу, — послышался из селектора молодой голос. — Так, тут говорят, Светка Антоненко.
— Попроси ее ко мне, срочно.
— Конечно, но она только что понесла заказ.
— Ничего. Как только вернется, пусть немедленно идет ко мне в кабинет. Здесь с ней хочет поговорить один ме… человек из милиции.
Тарасов едва заметно улыбнулся. Чуть не сорвалась на общечеловеческий язык. И не «товарищ», не «господин», — человек. Ну, что ж, человек — это тоже звучит гордо. А минут через пять он встал со стула и представился, потому что в кабинет вошла официантка. Лейтенант машинально осмотрел ее с головы до ног — профессиональная привычка, особенно приятная в отношении противоположного пола. Это была чопорная девушка лет двадцати трех, с золотыми волосами, водянистыми бегающими глазками, курносым носом и парой назойливых веснушек. Минутку, где-то он ее уже видел… А, студентка «киево-могилянки».
— Я ничего не сделала! — тут же подстраховалась она.
— Не считая того, что накормила киллера, — отрезал Тарасов. — Да не беспокойся, детка. Вам ничего не вменяется. Я только хочу знать, как выглядел, точнее, выглядели те, кто ужинал вчера за двадцатым столиком.
— Да это ж был Левка Кабель, из команды Тучмы. Только я не знала, что он заделался киллером.
— Он, может, и нет… А с ним был кто-нибудь?
— Да. Мужик какой-то…
— Как он выглядел? Могла бы его узнать?
— Думаю, что да. Высокий, в шляпе, одет строго…
Тарасов одним движением достал из своей папки фотографию Живописца.
— Он?
— Точно. Он. Хотя тот был немного потемнее, видно, загорел.
* * *
Куда нам до Америки-Европы с их изысканными тончайшими психофизическими методами выцеживания информации из подозреваемых. С их квалифицированными полицейскими психологами-гипнотизерами и дорогостоящей аппаратурой. У нас — все гораздо проще, хотя и не менее эффективно. Особенно в отношении таких долговязых сопливых лохов, как этот Левка Кабель. Достаточно продержать его сутки в КПЗ вместе со вшивыми бомжами, без всякой возможности связаться с внешним миром да красочно обрисовать ему его перспективы, если он будет молчать. Естественно, его босс Остап Торфянян, глава штаба Тучмы в городе (который, разумеется, не имеет к этому никакого отношения), вряд ли погладит Левку по головке за связь со всюду разыскиваемым преступником. В лучшем случае Торфянян его подставит и бросит, ну, а в худшем… В худшем он же сам и возбудит против Левки показательный судебный процесс, всему народу выпендривая свою честность и принципиальность. И уж точно доведет дело до логического конца: Левка получит на всю катушку! Напоследок не мешает навесить пару синяков для профилактики и клиент готов –– его можно брать голыми руками.
Подобные учебно-методические мероприятия на таких, как Левка, всегда оказывали должное влияние, и вот уже он, хлюпая и подтирая рукавом сопли, сидит в кабинете Андрейчука, готовый выложить даже то, чего не было. Одним словом «Промокашка», если кто видел «Место встречи изменить нельзя».
— А все из-за этой сучки Пархоменко… — гундосил Кабель.
— Это редактора «Независимой Личности», что ли? — не понял Андрейчук. — А она-то здесь причем?
— А притом! Притом. Никто не может заткнуть рот ей и ее газетенке.
— Ну?
— Ну, вот мы и решили кое-что придумать. Конечно, — крайняя мера. А что делать?! Они нам все выборы пересрут!..
— Погоди, погоди. Кто это «мы»? — Андрейчук не заметил, как закурил.
— Да я с корешами.
— А Торфянян?
— Он ничего не знал. Но он от такого развития событий тоже б не отказался. В общем, я хотел проявить инициативу, выпендриться перед ним, так сказать, подняться в его глазах. Поднялся…
— Так, ну и что же вы решили?
— Ну, шо решили? Вы наверняка знаете, что у нее, у Пархоменко, в этот вторник будет пресс-конференция. Поэтому как нельзя кстати была бы засадка в соседнем здании, винтовочка с оптическим прицелом… Короче, грохнуть мы ее решили. Да так, чтобы все видели. Да так, чтобы никто не подкопался. Никто, кроме Живописца, на такое не способен…
— Да как же ты на него вышел, падло?! — не выдержал Тарасов.
— Через «Уазика», местного «авторитета». Он же меня с ним и свел.
Оставалось только сплюнуть и развести руками. «Так, чем дальше в лес, толще партизаны, — думал Андрейчук. — А игра – все более непредсказуема…» Что дальше? Торфяняна тревожить пока рановато… Для начала стоит съездить к Пархоменко и посоветовать повысить бдительность.
По дороге в редакцию «Личности» Андрейчук купил газету и в который раз задумался над этим феноменом. Закрывались и разорялись даже куда более безобидные издания, а многие «мастера острого слова» уже давно сидели на нарах, или отдыхали на кладбище. Последнее, разумеется, тоже не без посторонней помощи. А этим — хоть бы хны. Да невозможно, чтобы у какой-то газетки, тем более оппозиционной, была такая «крыша»! Никакая крыша не устоит против власти. Нет, здесь явно что-то нечисто… И все-таки эта газета была для города и области, — словно глоток чистого воздуха.
* * *
— Все, Игореня, как это ни печально, но дальше належивать некогда, — сказала Пархоменко, рывком срывая с сына одеяло. — Я готова тебя поднимать, одевать, умывать… ну, и так далее, по плану. Или ты сегодня не идешь на работу?
— Да иду, конечно. Куда ж вас деть? — сказал Игорь, садясь на диване. — И когда все это кончится, — пробормотал он, потягиваясь, хотя в действительности имел в виду совсем не работу.
— После выборов, — отрезала мама, бросая ему рубашку. — Надеюсь. Может хоть тогда нашу “Личность” перестанут пытаться подмять.
— Я бы даже сказал “неуязвимую Личность”! — засмеялся Игорь.
За завтраком они обсуждали содержание очередного номера своей газеты. Конечно, куда приятней было бы писать об искусстве, культуре, науке (пусть даже и почивших в бозе)… Но заголовки типа: “Претендентов много, а Патрон — один”, “Выбираем демократично, а то разбомбят”, ну или, на худой конец, “Почем опиум для народа, товарищи коммунисты?”, закладывали глубокие подозрения, что в статьях и не пахнет такими благородными темами, как упомянутые выше. И эти подозрения полностью оправдывались. В статьях под такими броскими заголовками, естественно, речь шла об одном: о самой, что ни на есть древнейшей профессии — политике.
Сколько раз маленький коллектив редакции порывался плюнуть на все, послать всех подальше и писать о том, о чем приятно говорить. Но видимо, в этих людях было нечто, что не давало им стоять в стороне, когда кого-то втаптывают в грязь, и спокойно, залепив глаза “зелеными”, не замечать, когда кто-то тонет в трясине лжи и лицемерия, когда кто-то закрывает от тебя свет Солнца только потому, что он сильней. Тем более сейчас, когда всем мастерски заткнули рты, посчитав, что при этом все средства хороши.
— Да, представляю, какие физиономии будут у Торфяняна и компании, когда они увидят мою “Как у местных демократов не хватает компромата”, — сказал Игорь, допивая свой чай.
Пархоменко в это время в коридоре готовила к выходу самодвижущиеся кресло.
— А ты ее, кстати, так и не дописал, — заметила она.
— А вот сейчас и допишу. В редакции. — Игорь взглянул в окно на просторную пустынную улицу и как-то отрешенно сказал: — Да, не завидую я “Торфу”, если он решит дать нам за это “по шапке”. Хорошо, если для него это обойдется только больницей…
— Ты бы хоть вслух этого не говорил, — сказала мать, подходя к Игорю. — Им ведь и так достается. Ну, поехали?
Они шли пешком в офис своей редакции, которая находилась сравнительно недалеко от дома. Вернее, она шла, а он ехал на своей электрической коляске.
— Не знаю… — вдруг сказал Игорь. — Не знаю, но по-моему, когда я об этом говорю вслух, то удар как-то смягчается. Впрочем, я в этом не уверен.
Они подошли к огромной мелкой выбоине прямо на проезжей части. Еще ночью она была заполнена натекшими откуда-то нечистотами, а сейчас абсолютно высохла.
— Ни фиг себе, — удивленно сказала Пархоменко, когда они переходили выбоину. — Вчера мы б тут точно не переплыли: все было залито дерьмом.
— Поэтому мы и ехали вчера по Адмиральской, — заметил Игорь, — где сейчас все перекрыто. Разборки, кажется? Были. А ты что, все еще удивляешься?
— Не то чтобы удивляюсь… Просто никак привыкнуть не могу.
— Я тоже, — вздохнул Игорь, когда они уже миновали и выбоину, и следующий за ней перекресток. — Я бы с удовольствием отказался от этой своей способности. Но, очевидно, в этом чертовом мире мне без нее нельзя…
* * *
В дверях редакции, расположившейся в полуподвальном помещении, Андрейчук чуть ли не столкнулся с Торфяняном. Тот был темнее тучи и даже не поздоровался. Его «Фольксваген» сорвался с места на неприличной скорости.
— Здравствуйте, девочки! — сказал Андрейчук, едва войдя в кабинет.
— А, Анатолий Михайлович! — откликнулась редактор. — Какими судьбами?
Андрейчук присел на стул у редакторского стола. За ним сидела небольшая темноволосая женщина лет тридцати пяти.
— Я, собственно, пришел серьезно поговорить… А что здесь этот делал, ну, Торфянян?
— Предлагал замолкнуть и лечь под него, — ответила Пархоменко. — Это я просто расшифровываю его дипломатичную речь. И так же дипломатично мы его отшили. Чхали мы на него и его наезды. — Она говорила и параллельно подписывала дискеты.
— Кстати о «наездах». Я как раз поэтому к вам и пришел. Я, конечно, не хочу вас пугать, но мой долг сообщить, что на вас, Елизавета Матвеевна, готовилось покушение.
— Что? — воскликнула Лилия Вавилова, секретарь-референт редакции.
— Да не пугайтесь вы так. Преступники схвачены и обезврежены, — тут же соврал Андрейчук. Впрочем, не такая уж это была и неправда.
Пархоменко с непроницаемым видом отложила в сторону готовые дискеты и взяла в руки макет следующего номера газеты.
— Кто бы сомневался… — усмехнулась она, рассматривая газету. — А кто вам сказал, что мы испугались? Мы уже давно ничего не боимся.
— Да, уж, — вздохнул следователь и, положа ногу на ногу, откинулся на спинку стула. — И все же, впредь будьте поосторожней. Особенно на перекрестках и пресс-конференциях.
— Постараемся. Однако полагаю, именно с этим был связан приезд в город недавно почившего Живописца?
— Вы и об этом уже осведомлены… — Андрейчук не ответил на прямой вопрос.
— Ну, четвертая власть, знаете ли.
— Вот смотрю я на вас и не перестаю удивляться. И как это у вас получается?
— Что, все знать?
— Нет, выживать. Ведь если по-честному, после всего того, что вы пишете, любому бы шею свернули, а газету б закрыли, или купили. У вас же даже охраны толковой нет. Я просто отказываюсь это понимать. Вы как заговоренные! А, может, на вас в церкви какую-то защиту «наложили»? Я, конечно, не очень верующий материалист, и все же…
Тут в разговор вмешался третий, присутствовавший в кабинете. Тщедушное тельце за компьютером в кресле-каталке и ровный прямой взгляд сверлящих насквозь карих глаз. Словом — Вадим Космосс, или просто Игорь Пархоменко.
— Не говорите ерунды, товарищ капитан, — спокойно сказал он голосом, не предусматривающим возражений. — Вы видите здесь хоть одну икону? Я никогда по-настоящему не верил в эту чушь и никто на нас ничего не накладывал. Мы, знаете ли, сами на кого хотите… Однако мы думали над подобными вопросами. И пришли к более-менее удовлетворительным для нас выводам. Хоть какому-то рациональному объяснению –– без лишних несуществующих сущностей. Понимаете, мое нормальное и эффективное физическое существование напрямую зависит от определенной категории необходимых мне людей, их здоровья и душевного равновесия. Иногда я просто начинаю чувствовать опасность этому со стороны каких-то лиц или их групп, или группировок, если так вам привычней. Дальше все, то есть устранение этой опасности, происходит само собой. Как? Не знаю. Да, честно говоря, и не очень хочу знать. Назовите это просто защитной реакцией моего организма. Как кашель или загар. Так что нам действительно ничего не грозит, а ваша забота проследить, чтобы на нашу «НЛ» никто не наезжал. Трупов будет меньше.
Несколько минут Андрейчук сидел молча. Задумавшись. А что тут скажешь? Комментарии излишни… Но что-то сказать было желательно. Из вежливости.
— Так значит, все эти несчастные случаи?.. – начал он, стараясь оставаться серьезным.
— Да, наша работа. Точнее, моя. Только это недоказуемо. Поэтому мой вам совет — закрывайте эти дела, все равно ничего не найдете.
— А как же Шило? Его-то за что?
— Откуда я знаю? Может, это был настоящий несчастный случай. А может, он как-то пронюхал, что у нас еще не было Кассовой книги. Прекрасная информация для налоговой…
* * *
«Интересно… – думал Андрейчук, возвращаясь в свою машину. – Интересно, подобные версии когда-нибудь войдут в разряд рассматриваемых в суде? Бедный ребенок. Наверное, у таких, как он, это, действительно, такая своеобразная защитная реакция. Уход от реальности. Да, кажется, я где-то читал о подобном. Им бы в этой бандитской стране сидеть ниже травы тише воды, а они… в политику лезут. Собирай потом их… По частям».
Вдруг он услышал какой-то отдаленный гул, от которого в домах зазвенели стекла. Однако небо было ясным и солнечным. И через некоторое время в его «Жигулях» пискнула рация.
— Капитан Андрейчук на связи.
— Товарищ капитан! — донесся из рации молодой взволнованный голос. — Патрульний сержант Куртнев. У нас опять ЧП. На проспекте Мира «Фольксваген» въехал в бензовоз. Кажется, это была машина Торфяняна. Зрелище не из приятных…
_ . _
Суббота, 26 июня 1999 г. Николаев.
Иллюстрация: Любовь Николаева
(Любое совпадение данного рассказа с реальностью является неслучайным и спрограммированным)
………………………………………………………………………………………………………………….
ВЫБРАКОВКА
Читайте увлекательное начало этой истории в рассказе ЗАЩИТНАЯ РЕАКЦИЯ.
Фэнтезийный рассказ
Бог есть Любовь.
Библия. 1Иоан 4:16
А в городах сих народов,
которых Господь Бог твой даёт тебе во владение,
не оставляй в живых ни одной живой души.
Библия. Второзаконие 20:16
ПРОЛОГ
…Он ступал вдоль шеренги и раздавал стоявшим в ней задания. Как всегда, неспешно. Так и хотелось сказать, прогуливался. Меланхолически. Задумчиво… Будто рисовал свою очередную Картину.
А куда ему спешить?..
Художник.
Под ногами была раскаленная каменная пустыня какой-то горячей планеты, на которой туманом лежала серно-кислотная взвесь. Но это – не важно: под ногами могло быть всё, что угодно. Видимо, лазурные берега всякие ему уже надоели…
Но вот подошел он, наконец, к Кириллу. После Гавриила.
– А тебе, сына, – вымолвил он, – достаётся Выбраковка. Уж не обессудь.
– Что – опять?.. Когда ж Ты уже брак выпускать перестанешь?
– Я не выпускаю брак, мой мальчик, – сказал он, загадочно улыбнувшись. А про себя, хлопая Кирилла по плечу, подумал:
«О, какие пошли разговорчики!.. В строю. Так и договариваются до Падшего. Один уже договорился. Проучить бы… – чтоб неповадно…».
* * *
Кирпич, конечно, всегда может на голову упасть. Но обычно это происходит не так буквально.
Черный юмор – тоже юмор.
Нет, она могла, разумеется, крикнуть через улицу рабочему, который был на стройке, на «верхотуре», нависающей над тротуаром… Обратить его драгоценное внимание на находящийся рядом с ним кирпич и на то, что расположение последнего удовлетворяет только одной норме: «норме гравитации». В том смысле, что достаточно и дуновения ветерка, переминания с ноги на ногу, ну, или еще какого катаклизма, как этот неустойчивый во всех отношениях кирпич начнет на себе проверять закон земного притяжения. Который сбоев еще не давал. При этом она могла бы еще заметить, что, падая с такой высоты, кирпич по достижении земли приобретет столь большую кинетическую энергию, что любой череп для него будет – как переспелый помидор. Не говоря уже о мягких тканях…
Впрочем, она могла всего этого и не говорить: просто проорать «Э-э-э!», выразительно показывая вверх, – что она только и была способна в данных обстоятельствах (на людях, то есть) делать. Хотя тут и здоровый, кроме этого «Э!», вряд ли изобрел бы что-то существенно лучшее. Но все бы поняли!
Однако она не шелохнулась. Нет, она была совсем не злой! Во дворе её все любили, в школе… Шесть тысяч друзей в Фейсбуке, пять тысяч в Твитере. В Одноклассниках тоже… кое-кто еще оставался…
Но сейчас у нее в руках был айпод… И его десяти тысяч пиксельная камера наготове… И колонна школьников с вожатой «выруливала» из-за угла… И так хотелось увидеть воплощение в реальности этого штампа про «кирпич на голову»…
Увидела.
* * *
«Убойный» вызвали разве что для проформы. Дело-то очевидное. Максимум, что тут можно пришить – преступную халатность. Обыкновенный несчастный случай. Хоть и ужасный. Зрелище – атас!
Да еще детворы полно… Тут ты говоришь со своей молоденькой вожатой, глазки ей строишь, а в следующий момент… Её уже нет. Оно ведь только в анекдотах про кирпичи всякие смешно… Будет, в общем, психологам «внеурочная» работа.
Короче, кошмар любого следователя, а не дело. Впрочем, какое дело в «убойном» – не кошмар?
Главное – прессу отогнать. Этого еще в эфире не хватало!
И что характерно – никто не может сказать, что именно произошло! Свидетелей целый класс, но что это за «свидетели», понятно. Рабочий сверху – тот самый, которому и влетит больше всех, – тоже ничего не понял. Даже не заметил, как кирпич улетел. Только когда услышал стук внизу и вопли, начал понимать, что «что-то не так».
И только один внятный свидетель нашелся – на другой стороне улицы. Точнее, свидетельница. Девушка в электрической инвалидной коляске. А еще точнее, – девочка-подросток. Она не только все видела, но и запечатлела происшествие на свой айпод! От начала до конца! Идеальный свидетель, что называется!
«У этой что – тоже ‚защитная реакция‘?», – подумалось следователю невпопад. В конце концов, и она могла не заметить этот кирпич – как и все. А еще чего доброго и поехать под него…
Однако она тоже была в шоке и связно говорить не могла (если она вообще могла это делать).
– Я не хотела… – лепетала она в слезах. – Я только хотела… э-э… Это… Я хотел… хотела!.. Я могла их предупредить!
Впрочем, не в таком уж она была и шоке, если успела отправить все эти видео- и фотоматериалы на свой гугл-диск в интернете. Ну, хорошо хоть, что не на Фейсбук!.. Айпод, понятно, пришлось изъять. На время.
Дело закрыто, как говорится.
– Ты все еще в файлах этого монстрика малолетнего копаешься, Михалыч? – сказал следователю его напарник, лейтенант Куртнев, собираясь домой и складывая своё табельное оружие в сейф.
Было уже далеко за девять вечера, участок давно опустел, а старший следователь полковник Андрейчук всё еще что-то высматривал в «личном деле» этой девочки на коляске. Но вот что, пока и сам не знал. Дело-то её – скорей для психолога…
С её гугл-диска были, конечно, изъяты все материалы касательно данного происшествия, но что там еще обнаружилось!.. Собственно, ничего, чего бы не было в интернете, однако такому «иконостасу» мог бы позавидовать любой серийный маньяк! Или патолог. Кадры и видео стихийных бедствий, техногенных катастроф, мест преступления и… трупы! Мертвые тела всех возможных видов, во всех возможных положениях и местах. И далеко не только из фильмов – куча настоящих!
Ну и что?! Подумаешь, чего только не бывает с человеком, особенно – с больным. Криминала-то здесь все равно никакого. Только определенные психиатрические выводы… Некрофилия – не преступление. Максимум психиатрия. Конечно, если только она не выходит за рамки простого рассматривания фотографий. В конце концов, все мы где-то некроманты – учитывая самые популярные и классические произведения литературы и искусства. А у православной церкви, например, с её всевозможными мощами, так и вообще, прости господи, некрофилия – в основе. Только называется по-другому.
И все-таки что-то следователя беспокоило… Что-то здесь было… Он это чувствовал.
– Не знаю… – отозвался следователь, вчитываясь в ее краткую биографию. – Нашу «чуйку» еще никто не отменял. Что-то тут не так…
…Папа преподаватель на инязе в местном универе, мама… ого!.. и вовсе – астроном в городской обсерватории. Это – что касается генетики. Ну да, распределение специальностей не вполне традиционное, но от этого маньяками уж точно не становятся.
Вообще-то тот пострадавший класс был из её школы – параллельный тому, в котором училась она сама. В этот день класс устраивал экскурсию в музей, и девочка попросилась взять её с собой. То есть она должна была быть с ними, под той стройкой! Но что-то неведомое дернуло ее опередить детей, переехать на другую сторону улицы и начать снимать этот треклятый кирпич!..
– Да ладно, Михалыч! Несчастный случай и потенциальное чудовище, которое чудовищем так и не станет – в силу известных объективных обстоятельств. Дело закрыто! Давай – по домам. Пивка тяпнем по пути… А может, чего и покрепче.
Андрейчук поставил на гибернацию свой служебный компьютер и закрыл свой личный ноутбук.
– Ладно, пошли, – вздохнул он, вставая из-за стола. – Утро вечера мудренее. Однако чудовищами не рождаются…
– Ну да! – согласился Куртнев, усмехнувшись. – Однако посмотрел бы я на нас с тобой, если б еще во младенчестве мы на всю жизнь сели в инвалидную коляску. И все – из-за какой-то галимой прививки…
– О! – дошло, наконец, до следователя. – Вот-оно-попалось! Прививка!
Он уселся обратно за свой стол и опять включил комп. Напарнику же, видя его недоуменно-разочарованный взгляд, сказал:
– Ты иди, Санёк, отдыхай! Я догоню.
– Так может, это – помочь?
– Ты уже помог. Я тут просто кое-что проверю…
– Тогда до завтра! – сказал напарник, хмыкнув. И добавил, выходя из кабинета: – Знаем мы, как ты догонишь…
* * *
В квартире Сонечки Кранец – так звали ту девочку – следователь прошел для начала в её комнату – пока мать на кухне чаёк делала. Электроколяска стояла в прихожей.
«Плазма» на стене, ха-дэ-приставки всякие, огромный ноутбук на письменном столе у окна… Полный «техно-фарш», в общем. Сонечка сидела у стола в огромном вращающемся кресле.
«Наверно, многие её здоровые сверстники мечтают оказаться на ее месте, – назойливо влезла в голову циничная мысль. – А она – на их». Вслух же следователь сказал:
– Здравствуй! Ну, меня ты уже знаешь, так?
– Да, Анатолий Михайлович, – ответила девочка. – Здравствуйте.
Что-то он не припоминал, что представлялся ей по имени-отчеству… Да нет – наверняка представлялся!
Он подошел к её компьютеру.
– Двадцатиядерный? – начал Андейчук. – Три с половиной гигагерц, двадцать пять терабайт хард, дополнительный виртуальный монитор… Хороший аппарат.
– А я у вас там что, на учете уже, да? – как-то обреченно сказала вдруг Соня. – Как потенциальная малолетняя преступница?
Следователь едва сдержал улыбку.
– С чего это вдруг?! Кто тебе сказал?
– Ну, я ж могла это предотвратить? Предупредить. А я… Я ведь должна была быть с ними!..
Андрейчук вздохнул. Она б еще сказала «на её месте»! И постарался ответить как можно более обыденно, почти беспечно:
– Как тебе уже говорили, в случившемся нет никакой твоей вины. Это правда. И ни на какой «учет» или «заметку» тебя никто ставить не собирается. Во всяком случае, как какую-то преступницу. А вот над предупреждением происшествий тебе надо б еще поработать. – И он решил добавить, подмигнув: – Если ты хочешь когда-нибудь в будущем работать у нас.
У девочки заметно блеснули глазки.
– А мой айпод? – спросила она. – Когда мне его вернут?
– А, да! – вспомнил Андрейчук и взял свой портфель. Достав оттуда айпод, он положил его на стол рядом с девочкой. – Вот твой прибор, в целости и сохранности. Только материалы последнего происшествия, уж не обессудь, были оттуда удалены.
– Надеюсь не вместе с системой… – пробормотала Сонечка, беря свой айпод. – Спасибо.
«Да, девочке палец в рот не клади», – подумал Андрейчук. Вслух же сказал:
– Ну, я пойду. Мне еще с твоей мамой поговорить надо. Будь здорова и – удачи!
Он пожал ей руку и прошел на кухню, где ему был предложен чай.
Отец Сони был в универе, дома была мать – у нее сегодня ночная работа. Собственно, то, что астрономы ведут какой-то ночной образ жизни, «пересчитывая свои звезды», давно относилось к распространенным дилетантским заблуждениям. По ночам они работают сейчас не больше, чем те же следователи, – как и все остальные нормальные люди. Но ночная работа в обсерваториях все же случается (на то это и обсерватории!). Особенно, если ты – астроном-наблюдатель. Не всё еще можно доверить даже супермодерновой наблюдательной технике, вроде роботизированных телескопов. Присутствие человека все-таки требуется. Одного.
– Да, кошмар, – прокомментировала мама недавнее происшествие с кирпичом, разливая по чашкам чай. – Но не совсем понимаю, чем я могу здесь помочь. Я знаю только то, что по телевизору об этом показывали. В отличие от Соньки… Ну, и то, что она нам рассказывала, конечно…
– Я к вам – совсем не в связи с этим делом, – сказал Андрейчук. – Уж простите за, возможно, болезненную для вас тему, но мне необходимо с вами поговорить о, – он понизил голос, – болезни Сони. Это очень важно.
– Можете не понижать голос, господин следователь… – начала женщина.
– Анатолий Михайлович, – вставил он. – Можно просто Анатолий.
– Очень приятно… Так вот, можете не понижать голос, Анатолий Михайлович: тут уже все всё знают. Все взрослые. И стойкие.
«Да уж! – подумал Андрейчук. – Взрослые, дальше некуда».
– Ну, хорошо, – начал он, беря предложенную ему чашку с чаем. – Собственно, о причине болезни я осведомлен: это была сделанная в годовалом возрасте прививка от рака шейки матки. Меня интересует, как так вообще могло получиться, что вам сделали прививку, которая на тот момент уж десять лет как была запрещена? Да и делали её до этого вовсе не в нашей стране!
– Ну, надо же! – всплеснула руками женщина. – Наконец, хоть кто-то, кроме нас, этим заинтересовался! Простите. Я хотела сказать не «хоть кто-то», а как раз тот, кто надо: из «органов». Кто-то, кому надо было бы изначально этим заниматься! Простите еще раз – я не вас лично имела ввиду.
– Я понял.
– Думаете, мы не задавались этим вопросом? Не выясняли, не добивались чего-то? Но всё, что смогли отрыть, это – ту злосчастную прививку. Дальше – глухая стена!
– Но разве вы не запомнили ту или того, кто делал ребенку эту прививку?
– Представьте себе! Нет! В каких других обстоятельствах лицо этого монстра у нас бы наверняка всю жизнь перед глазами стояло. Но то была плановая недельная профилактичка в больничке. Обследование, по сути. Табуны докторов, сестричек вокруг, укольчики, таблеточки сладенькие… Все – на одно лицо и вкус! Кто там, что делал?.. Мы и внимания на это не обращали! Медицина знает своё дело! Это ведь только спустя время, через месяц-полтора, когда прививка начала действовать по полной, мы стали постепенно понимать, что «что-то не так»… С ребенком. Мы и через суд пытались чего-то добиться. Но – никто ничего не знает и никто ни в чем не виноват! Та больница вообще отрицала сам факт какой-то прививки, как и – вообще свою причастность. На улице, типа, болезнь подхватили! Только независимые обследования, консультации с врачами и наше собственное «расследование», которое состояло в как можно более подробном восстановлении в памяти всей цепи событий, показали, что это была прививка-таки. Но концов уже было не найти. Даже не нашлось кому реабилитацию нам оплатить! Которая все равно ничего не дала… Кардинально не дала, в смысле.
– Но должен же был тогда хоть кто-нибудь как-то выделиться, запечатлеться в памяти…
– А вы, как следователь, считаете, что тот, кто это делает, стремится как-то выделиться?
* * *
Сперва начальство приняло это дело в штыки. Ты б еще, мол, дело об убийстве Кеннеди вытащил! Или Путина. Заняться нечем?! Ну, и прочие штампы.
Но потом, когда Андрейчук выложил ему, начальству, на стол еще сто сорок аналогичных эпизодов за последние тридцать пять лет, «серией» не то, что сильно запахло – она стала очевидной! И начальству ничего не оставалось, как дать добро на открытие «дела о нелегальных прививках». Тем более, что тут маячил большой резонанс и большие потенциальные лавры. Как говорит напарник Санёк: «делать с делом нечего, кроме как открыть». Ну, или «закрыть» или «пришить» – смотря по обстоятельствам.
Понятно, что жертвы были разного возраста. Они получили от прививок самые различные болезни различной степени тяжести… Впрочем, даже самая легкая из них – как у Сонечки – все равно не позволяла человеку перемешаться без инвалидной коляски. Да и сами прививки были, понятно, тоже от самых разнообразных болезней. Но всех этих людей объединяли идентичные истории. Правда, далеко не у всех из них семьи оказывались столь благополучными, как у Кранец, – если они у них вообще были (и не в последнюю очередь по причине неизлечимой болезни ребенка)! Многие из них даже и понятия не имели, из-за чего сели в кресло-каталку. После больнички какой-то… Однако теперь-то становилось очевидным из-за чего! И это было главным, что их объединяло. Прививки! Противопоказанные этим людям прививки! Этих всех прививок не должно было быть в принципе! Они были сделаны незаконно. Они либо давно уже не делались, либо и вовсе были запрещены.
А вот что касается пола жертв, то тут между ними тоже просматривалась явная связь: большинство из них, девяносто пять процентов, были мужского. Статистика тут полностью соответствовала статистике маньяков и серийных убийц. И у Андрейчука уже мелькали смутные подозрения, что бы это могло значить, но даже он, видавший виды следак с крепкими нервами, не решался допустить такое: да нет, такие монстры на Земле не водятся!
Примерный психо-профиль преступника (или преступников) давал следующее: врач, биолог или химик, высококлассный специалист в области вирусологии, генетики и прививок, холодный, хитрый, расчетливый, планирующий свои действия на годы вперёд и тщательно выбирающий своих жертв. Возможно изучая при этом их геном. Работать он должен был не подолгу в разных клиниках, переходя из одной больницы в другую – под разными именами, понятно, – на «невзрачных» должностях, которые, тем не менее, дают полный доступ к лекарствам и лечению больных.
Да, ну и, конечно, – невзрачной внешности, которую, возможно, еще и меняет.
На отслеживание этого «прививнутого Франкенштейна», как с легкой руки Куртнева называли его в участке, ушло добрых полтора года. Андрейчук очень боялся, что за это время могли появиться новые эпизоды. С одной стороны, так было бы легче его выловить – по горячим следам. Но с другой, – нужно было сделать все, чтобы этого не допустить! Не допустить новых жертв. На кону ж были дети! Все клиники, склады лекарств, аптеки, химлаборатории были взяты под железный дополнительный контроль со стороны полиции. Только чрезвычайно аккуратно и незаметно взяты – чтоб не спугнуть. Ищи его потом! Или её. Пришлось даже контрразведку подключить с их «штучками»: дело-то граничило уже с нацбезопасностью.
В общем, долго ли коротко оперативно-розыскные мероприятия длились, взял его полицейский спецназ, наконец, – «франкенштейн» и не пикнул. На другом конце страны взял, в одном больничном складе, где он рылся в запрещенных, приготовленных к утилизации препаратах.
А в его аккуратненьком трейлере-бусе на больничной стоянке, на котором он и кочевал по всей стране (и даже за её пределами!), нашлось такое… Собственно, все, что «надо», там и нашлось: от всяческих прививок и прочих медикаментов, до его ноутбука, в котором «по всем полочкам», в смысле, – папкам, были разложены детальные досье на всех его «пациентов», включая подробнейшие расшифровки их геномов, томографии их мозга с обозначением «маньячных» зон в нем, их генеалогия, психологические портреты, состояние и поведение этих людей сейчас. Создавалось впечатление, что он собирал это и хранил, как отчет о проделанной работе для начальства. Еще поражала дерзость и самоуверенность выродка: наверняка подозревая уже, что на него «охотятся», он, похоже, и не пытался избавиться от этих улик! Или как-то замаскировать их, что ли…
Все сто сорок жертв были тут. И еще семьдесят – в другой папке.
В папке «Будущее»…
* * *
Андрейчук с напарником вошли в камеру для допросов.
Следователь положил на стол перед задержанным бумажную папку. Сел за стол сам и раскрыл ее.
– Гундяев, Кирилл Адольфович… – начал зачитывать Андрейчук со стандартного листка бумаги.
– Гундяев!.. – вставил Куртнев, хмыкнув. – Поневзрачней что-нибудь не мог придумать? Или вы с ним таки родственники? Тот, кажется, тоже – по детям был…
А следователь продолжал:
– …Квалифицированный врач-вирусолог… С отличием закончил… С отличием работал… там-то работал… и там-то… и там-то… – Андрейчук вдруг захлопнул папку: – А знаете что? Это все уже абсолютно не важно. Мы с вами сейчас можем даже не разговаривать: у нас на вас – на сто сорок пожизненных. И, уж поверьте мне, суд вряд ли будет проявлять к вам снисхождение…
Тут он, как обычно, немного лукавил (ну, совсем чуть-чуть!): чистосердечное признание никогда не помешает.
– Но мне просто интересно. Нет, я могу – чисто теоретически! – понять даже серийных убийц и маньяков. Там хоть природа, пусть и давшая сбой, извращенная: инстинкты, которые они не могут контролировать. Животная страсть. Но вы! Врач, давший клятву. Что это вообще было? Можете объяснить?
Охотный ответ, а, главное, его тон, просто обескуражил.
– Выбраковка это была, – беспечно пояснил Кирилл, разглядывая свои ухоженные и даже чуть подкрашенные ногти. – Ну, операция, миссия моя на Земле так называется…
«О-о, – подумал Андрейчук, – ну, вот и миссии всякие пошли… Причем – сразу».
Однако, как же беззаботно и уверенно он, этот «доктор», держался!.. Как будто «сто сорок пожизненных сроков» грозят не ему, а следователям. Вместе со всем их полицейским участком.
Даже от адвоката отказался.
По всем расчетам ему сейчас должно было быть далеко за шестьдесят, явно старше Андрейчука. Но ему невозможно было дать и тридцатник! Впрочем, Андрейчук ничему не удивлялся. Феномены неопределенного возраста все-таки есть. Тем более, что этот… «франкенштейн»… и внешность свою менял, как хирург перчатки. Невзрачный, но подтянутый, в аккуратном деловом костюмчике, усики, бородка… И просто ангельское личико. Оригинальное сочетание: невзрачное ангельское личико. Незапоминающееся. Как раз – для спецслужб и больниц…
– Вы видели этих «деток»? – продолжал Кирилл. – Представьте, что было бы, если б все они были здоровыми. Сколько б работы вам прибавилось? И сколько тысяч жизней я спас, изначально сковав, заковав этих чудовищ!.. Спас, в том числе и их, между прочим! Я просто устранял ошибки. Отбраковывал.
– Видал, Михалыч? – зло усмехнулся Куртнев. – Так мы, оказывается, ему должны еще и спасибо сказать! Может тебе еще и орден дать, а, Адольфыч, спаситель ты наш? Почти коллега!..
– Ну, а вы подумайте только, – непринужденно говорил задержанный, не обращая внимания эти реплики, – сколько миллионов людей и даже поколений были бы мне благодарны, если б я вколол эти прививки Гитлеру или Сталину. А лучше, – «и». И тому монстру, и другому! Правда, эти, оставшиеся в живых миллионы людей об этом даже и не узнали бы. И не оценили. Такой вот парадокс. А если б даже узнали и поймали меня, – расстреляли бы или посадили в тюрьму! Такая вот неблагодарная моя работа.
– Ну, и чего ж ты не вколол? – вдруг спросил Андрейчук. – Что, папику нужны были эти монстры?
Никто из присутствующих ни в этой комнате, ни в участке, ни вообще на Земле не поняли бы этой реплики. Действительно, о чем это старший следователь!? Как задержанный мог что-то вкалывать родителям Сталина или Гитлера? Сколько ж ему тогда лет??? Никто не понял, кроме задержанного.
И в этот момент впервые с лица Кирилла сошла его наглая ухмылка, а по его спине прокатилась капелька холодного пота.
– А вам не приходило в голову, – продолжал Андрейчук, как ни в чем не бывало, – как доктору, что они, эти «чудовища», как раз и стали таковыми из-за вашей «работы»? Из-за того, что вы «заковали» их в цепи, фактически отобрав жизнь? Да, я видел все их геномы, томографии, склонности-наклонности… Но, знаете ли, гены – это ведь еще не приговор. Об этом и сами генетики говорят. Это всего лишь предрасположенность, не более. Личность формирует множество…
– …самых разнообразных факторов и условий… – перебил задержанный, продолжая. – И никто не может сказать… Да-да, я сам по этим учебникам учился. А некоторые из них и писал. Но гены и наклонности этих – приговор. Уж можете мне поверить. Как доктору. Тут не помогли бы никакие факторы с условиями. И не помогут.
– «Преднаказание», значит… – опять вставил Куртнев. – Где-то что-то такое я уже читал… В одной фантастической повести. Только здесь, по реальным законам, за подобную «фантастику» кто-то ой как огребёт!..
– Ну, я ж говорю: неблагодарная у меня работа.
– Ну, хорошо, – сказал Андрейчук. Он уже давно понял, собственно, когда еще вылавливал преступника, что они имеют дело просто с больным. Который, тем не менее, получит, как здоровый. – А если прививка не сработает? Ведь бывает же такое, что «клиент» полностью излечивается после неё?
– Да, сбои бывают, – развел руками Кирилл. – Как и во всякой работе. Но есть же еще всяческие происшествия на дорогах… Кирпичи на голову…
К горлу подступил какой-то неприятный ком. Андрейчук засунул в карманы сжавшиеся кулаки и отвернулся – чтоб не свершить правосудия над этим «гиппократом» прямо здесь и сейчас. Что квалифицировалось бы как самосуд.
Потом он коротко выдохнул и спокойно сказал, резюмируя допрос:
– Может, я опять покажусь вам банальным… доктор… но в истории нет никаких сослагательных наклонений. И никто не может сказать, какими были бы эти люди, «если бы…»! Даже вы. Ибо вы – не бог. Зато все могут сказать, что было и есть сейчас – по факту. А по факту у нас – сотни людей с украденными у них жизнями и поломанными судьбами. Я считаю сейчас не только жертв ваших прививок, но и всех тех, кто их непосредственно окружает. И за это придется ответить!..
Но этот «франкенштейн» с ангельским личиком ухмыльнулся какой-то потусторонней ухмылкой и запустил руку во внутренний карман своего пиджака. Хоть это и было не совсем удобно – в наручниках-то, которые ему снимать никто не собирался. Находящиеся в комнате стражи порядка приняли «полную боевую готовность».
– Вы правы, Анатолий Михайлович, – согласился он. – Я-то нет – не Бог. А вот Он…
И Кирилл швырнул на стол извлеченную из кармана ю-эс-би-флэшку. И где он её там прятал?! Обыскивали ж скотину!
Андрейчук взял флэшку и они с напарником вышли из камеры, оставив там охранника.
– Походу, наш Адольфыч на ещё сто сорок пожизненных наговорил, – констатировал Куртнев, когда они вошли в свой кабинет. – Ну, какому-то Адольфу точно надо было что-то вколоть – чтоб у него детей не было!
– Да уж, – согласился Андрейчук, вставляя флэшку в свой служебный компьютер. – Ладно, посмотрим, что тут у него…
На носителе был только один звуковой файл. Запустив его, следователи услышали:
– А тебе, сына, достаётся Выбраковка. Уж не обессудь.
– Что – опять?.. Когда ж Ты уже брак выпускать перестанешь?…
Второй голос был явно голосом задержанного…
А дальше в полицейском участке случилось нарушение законов… Законов природы.
* * *
…Прошло не более получаса. В кабинет к следователям вбежал охранник из камеры для допросов – красный, с выпученными глазами. Задыхающийся…
– Что? Что?! – встряхнул его Куртнев, приводя в чувства.
– Я не знаю, – выдавил из себя он. – Не знаю, как это получилось!.. Он… Он исчез‼.
– Кто исчез??? Что ты несёшь?!
В камере для допросов на месте задержанного «франкенштейна» лежали только его наручники.
Как потом оказалось, охранник сам их с него снял. И вывел из участка. Только то, как он это сделал, не помнил. Полный получасовой провал в памяти.
Как и у всего участка, сквозь который они преспокойненько прошли.
Кто ж знал, что тут будет еще и гипноз или нейролингвистическое программирование! Или – еще какая чертовщина…
«Перехват», естественно, ничего не дал. Точнее, не естественно! Как в плохих фильмах. Начальство, понятное дело, рвало и метало – а как же еще! После того-то, как его самого «порвало» и «пометало» его начальство. Получили, в общем, все. Нет, дело не закрыли! Только отправили, как «висяк», в очень далекий и долгий ящик – примерно туда же, куда и дело Кеннеди. За полным отсутствием не то, что преступника – хоть каких-то его следов. Даже мало-мальских мыслей насчет того, куда он мог направиться…
Как всегда.
Однако…
…Однако, как всегда, не получилось.
Ибо, если б было, как всегда, то его бы и не поймали.
Кирилл открыл глаза и увидел всё ту же камеру для допросов вокруг и смотрящую на него кирпичную, ничего не выражающую физиономию охранника у двери. Небо за окном в клеточку уже темнело. В пятно света от лампы под потолком попадали только металлический голый стол и стул, на котором сидел Кирилл.
– Э-э, не понял, – спросил он, – почему я еще здесь?
И, увидев насторожившегося охранника, продолжал говорить уже невербально. Мысленно.
«Ну, как же, сына? – зазвучал голос в его голове. – Ты же сам хотел».
«В смысле??».
«В смысле! Ну, ты же – попался. Улики всякие, досье на выбраковок наших ты для кого хранил? Для следствия? Славы захотелось… Всемирного признания гениальных работ! Шедевров! Всю историю ж делаем такое, что и не снилось никаким «чикатилам», и – всегда в тени! Разговорчики всякие, опять же. В строю. Забыл Падшего? Но эта флэшка, что ты дал следователям, была последней каплей. Славы всемирных маньяков захотел? Что ж, ты её получишь. Вместе с их же наказанием. Посидишь лет сто в земной тюрьме, – с тебя не убудет. Для науки».
«Подставляешь, значит, да? Отче… А ничего, что я, вообще-то, Твой приказ выполнял? Твою ‚миссию‘? На моём месте-то сейчас должен сидеть Ты. Разве нет? Или хочешь сказать, что Тебе слава не нужна? ‚Не поклоняйтесь чужим богам‘! Неправильным! Поклоняйтесь только Мне! Славьте Меня! А иначе…
Маньяки-убийцы! Чудовища! Их надо остановить! В самом зародыше заковать их в цепи – пока они еще не успели стать маньяками. Спасти от них всех! В том числе и их самих! Ибо ‚не тот‘, ‚не правильный‘ они сделали выбор! Или сделают… Да кто ж их, ‚чудовищ‘-то этих, создает, ась? Все их души-геномы, склонности-наклонности со всеми окружающими факторами, условиями и обстоятельствами, которые как раз и вынуждают делать именно этот выбор??? Программирует всё это кто? Падший? А по чьей воле ВСЁ идет? Ну, разумеется! Мы ж – Святые! Мы не можем быть в чем-то виноваты! Что-то делать не так. Ошибаться, создавать брак и творить мрак. Мы всё делаем только во благо! А тем более, – Ты! Ведь Ты есть Любовь! Как же сама Любовь может быть в чем-то неправа??! Даже если она – то есть, Ты – отдает прямые приказы убивать. Или убиваешь сам. Потому как есть, значит, у Тебя на то свои причины! Запредельные. Ибо неисповедимы пути… И ‚вы не можете знать ВСЕГО‘. А виноваты, если что, – они! ‚Монстры‘ эти, ‚плохие парни и девочки‘ с их не тем ‚выбором‘! Несмотря на то, что никакого другого выбора у них не было.
На этом месте должен сейчас быть Ты!».
«Ну, вот, – вздохнул голос, – что и требовалось доказать: слово за слово – договорился. В общем, до встречи через сто лет».
«Вот, значит, как, – продолжал Кирилл, – вот кто в действительности был на этот раз Твоей выбраковкой! Я! Так? Ты где? Не смей исчезать! Пап!».
Но голос уже молчал.
А Кирилл в этот момент вдруг понял также и то, что он мог бы вколоть эти прививки хоть миллиону детей! Но одну из них он вколол ребенку с защитной реакцией. И поэтому расплата была неизбежна! Ибо на защиту этого ребёнка автоматически становится всё! Даже тот, кто непосредственно отдавал приказ его уничтожить.
«Вернись! – взмолился Кирилл. – Ты не можешь так поступить со мной! Нет! Ну, пожалуйста! Пожалуйста…»
– …пожалуйста, не оставляй меня тут! Среди этих падших!..
Последние две фразы он произнес вслух. Как раз в этот момент в камеру вошел следователь.
* * *
– А знаешь, что я тебе скажу, – прошипел Андрейчук, опершись кулаками в стол и нависая над задержанным. – Всю свою историю человечество нанимало и будет нанимать таких ассенизаторов, как я, чтобы мы отлавливали и садили на цепь таких монстров, как ты! Так что с этого момента вся твоя жалкая жизнь превратиться в ад! Примерно в такой же ад, в какой ты превратил жизнь всех тех людей. И бога твоего мы тоже поймаем – можешь не сомневаться. Это я тебе, как «падший», обещаю.
Потом он сел на стул, закинул ногу на ногу и уже абсолютно спокойно добавил:
– А теперь говорите, «доктор», кто там – на вашей записи?..
30 ноября 2015 г. Вена.
Иллюстрация: Vera Malina
………………………………………………………………………………………….
Если у вас появилось желание и имеется возможность поддержать моё творчество материально, после переписки лично со мной отправляйте ваши ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ через MoneyGram или Western Union, или непосредственно на мой счет в Австрии сюда:
